Правоохранители против правозащитников: как российское государство преследует правозащитников

Этими словами правозащитница, одна из респонденток ОВД-Инфо, ответила на вопрос «Чувствуете ли вы себя в безопасности?». Давление, связанное с правозащитной работой, и его разрушительное действие замечали и большинство других российских респондентов. От защитников прав уязвимых групп до специалистов, работающих с отказниками от военной службы; от известных юристов с адвокатским статусом до анонимных активистов, помогающих политическим преследуемым с эвакуацией; в России и за её пределами — люди, связанные с правозащитой, сталкиваются с повышенными рисками преследования, нарушением прав и воспрепятствованием их работе. Тем не менее это давление, как и его последствия, часто оказываются в тени общественного и экспертного внимания, несмотря на то, что безопасность и доступ к эффективной работе правозащитников отражается на состоянии прав человека в целом. 

Цель этого доклада — заполнить этот пробел, показав, как российское государство и другие связанные с ним акторы препятствуют правозащитной работе в России и какие это имеет последствия. Кроме того, мы постарались ответить на вопрос, что можно сделать — уже сейчас или в перспективе, на этапе переходного правосудия — для того, чтобы работа по защите прав человека в России стала более эффективной и безопасной. Для этого мы провели и проанализировали интервью с более чем 50 людьми, работающими в сфере правозащиты, проанализировали данные ОВД-Инфо о политических преследованиях, провели включенное наблюдение во время ряда онлайн-встреч правозащитников, а также анализ релевантных глав действующего законодательства.

Этот доклад — не столько финальный вывод о давлении на правозащиту в 2024 году и окончательный список связанных с ним рекомендаций, сколько приглашение к дискуссии экспертов, профессионалов, активистов и волонтеров правозащитного движения, их подзащитных, а также тех представителей российских и международных институтов гражданского общества, которые готовы оказать российскому правозащитному сообществу столь нужную ему сегодня поддержку — или предложить конструктивную критику. Как будет видно из текста доклада, одним из последствий государственного давления является фрагментация правозащитного сообщества: разделение на «политических» и «неполитических», экспертов и обывателей, «уехавших» и «оставшихся», старую и новую волны правозащиты. Мы же верим, что на различия можно смотреть не как на проблемы, требующие решения, а как на возможности: по разделению труда и рисков и по обогащению как непосредственно правозащитного опыта, так и опыта гражданской солидарности. 

Чтобы задать рамку для будущего диалога, мы предлагаем рассмотреть четыре аспекта давления на правозащитников: законодательство, правоприменение, практики внесудебного давления, а также его негативные последствия. При описании этих аспектов мы старались подходить инклюзивно и расширительно к определению объектов исследования, а также оказываемого на них давления. Тем не менее, поскольку стартовой точкой для исследования стало сообщество вокруг ОВД-Инфо, мы должны предупредить о возможном сдвиге результатов в сторону релевантных для нашего проекта инициатив и проблем. Так, наряду с качественными данными, собранными методом «снежного кома», для которых ограничение в широте охвата подразумевается изначально, важно сказать и о том, что количественные данные нашего проекта о политических преследованиях правозащитников тоже нельзя считать полными из-за таких факторов, как неравный в различных регионах и темах доступ к медиа, «подпольная» работа молодых правозащитных инициатив, а также формат работы нашего проекта, основанный на убеждении о необходимости соблюдения правовых норм. Тем важнее содержательная дискуссия по итогам этого доклада.

Законодательство в сфере правозащиты

8 марта 1999 года Генеральная Ассамблея ООН приняла Декларацию A/RES/53/144, посвященную правам и обязанностям лиц, групп и органов общества в помощи и защите общепризнанных прав и основных свобод. В разъяснениях к Декларации подчеркивается, что соответствующее её духу определение правозащитника (или, как указано в англоязычном тексте, human right defender) основано на деятельности человека и её контексте, а не на том, какими признаками и статусами обладает само лицо. При этом нельзя отрицать влияние на международный дискурс о российской правозащите стереотипного образа российского правозащитника, а также терминов «правозащита» и human rights movement, существующих в академической литературе в области Russian studies, в которой правозащитная деятельность часто становится синонимом любой продемократической политической деятельности. 

Чтобы внести ясность в этот вопрос, в настоящей главе мы предложим эмпирическое описание правозащитника, соответствующее российскому контексту в 2024 году и основанное на данных этого исследования. Как станет видно ниже, правовой статус таких лиц, их профессиональная принадлежность, а также формы организации их работы в России представляют собой гетерогенные, хотя и хорошо очерченные категории. Как следствие, права, обязанности и репрессивные действия государства, относящиеся к различным категориям правозащитников, также различаются. Для того, чтобы предметнее описать формы нарушения прав и формы давления на российских правозащитников и их последствия, мы также опишем национальные правовые акты, регулирующие правозащитный статус и правозащитную деятельность в Российской Федерации.

Российские правозащитники как сообщество и как субъекты права

Описание исторического, политического, социального и культурного контекста и хронологии возникновения, усиления и ослабления различных направлений правозащиты, равно как и описание правозащитного сообщества, его целей, методов и культуры работы выходит за рамки данного доклада. Тезисно отметим, тем не менее, несколько выводов из расширенной части нашего исследования, задающих оптику, через которую мы будем рассматривать правовой статус правозащитной работы в России и формы противодействия ей со стороны государства.

Правозащита в России — во многом профессиональная сфера.

Традиционно — на протяжении десятилетий, если не столетий — риски репрессий за участие в политической жизни, от образования партий и профсоюзов до публичных дискуссий о политике в соцсетях, были в России высокими. В таких условиях способны выжить в основном те легальные акторы гражданского общества, которые не составляют — по крайней мере, публично — прямой политической конкуренции для властей, а потому реже становятся объектами давления со стороны государства. Деятельность таких акторов, как правило, направлена на адвокацию и построение альтернативных государственным гражданских институтов и, как результат, на повышение доступа граждан к различным правам.

Известно, что системная правозащитная работа требует вовлечения профессионалов. С другой стороны, исторически в России именно люди, обладающие культурными, интеллектуальными и репутационными ресурсами — то есть наиболее подходящие на роль экспертов, — часто выступали в роли устойчиво активных элементов гражданского общества. В результате мы наблюдаем, что большая часть российского гражданского общества вообще и правозащиты в частности участвует в этой сфере именно профессионально — как юристы, журналисты, фандрайзеры, специалисты по социальным наукам и люди помогающих профессий. 

Важным для описания государственного давления на правозащиту следствием из этого становится то, что правовое регулирование правозащитной деятельности в России сегодня во многом пересекается с регулированием профессиональной деятельности в областях, указанных выше, а также различных форм её организации. Неверно будет утверждать, будто все правозащитники в России — это только юристы, журналисты, сотрудники НКО и психологи; тем более неверно, что все адвокаты, сотрудники медиа или социальные психологи непременно являются правозащитниками. Однако эти группы достаточно сильно пересекаются, поэтому мы будем рассматривать нарушения и ограничения прав, например, адвокатов, а также введение негативных правовых статусов для НКО как часть нарушений прав правозащитников.

Роль низового активизма в российской правозащите сегодня растёт.

Одним из последствий профессионализации правозащитной сферы в России стало то, что в 1990–2010 годах правозащитные организации служили своего рода посредниками между гражданами и государством. С одной стороны, это означало более качественное законотворчество и более простой способ для граждан отстоять свои права. С другой стороны, чем эффективнее работали профессиональные правозащитники, тем меньше ответственности за институт прав человека несли люди, не связанные с правозащитой профессионально, что негативно сказалось на попытках вовлечь непосредственно их в правозащиту. 

Ситуация изменилась в 2012 году, когда государство начало оказывать на правозащитные организации направленное давление: начиная с закона об «иноагентах» и заканчивая непосредственным политическим преследованием правозащитников. Деятельность многих экспертов и инициатив стала сужаться или вовсе прекратилась, что привело к ухудшению уровня защиты прав человека: наработанные механизмы экспертной и адвокационной работы нарушались, а опыта низового (в англоязычной терминологии: grassroots) правозащитного активизма ещё не появилось.

В 2024 году можно констатировать, что сложившийся «правозащитный вакуум» в целом ряде проблем начал заполняться усилиями низовых правозащитных активистов. Особенно это касается таких категорий прав, как право на достойную оплату труда или на безопасную окружающую среду. Всё это не означает выхода профессионалов из правозащитного поля, и наиболее эффективные правозащитные кампании используют сочетание экспертной оценки, профессиональной работы и низового активизма. Тем не менее сегодня впервые за долгое время в России участие в низовом активизме — особенно оформленном как нечто социальное, а не политическое — может быть менее опасным, чем экспертная деятельность, а потому работа низовых активистов стала чаще выходить на передний план. Мы предполагаем, что роль низовых правозащитных движений в России продолжит расти, и это необходимо учитывать при оценивании данной сферы. 

Правовое регулирование низового активизма — а значит, и проявления государственного давления по отношению к нему — отличаются от того, как государство ограничивает экспертную работу. Здесь более значимо регулирование свободы собраний, ассоциаций, слова, а также права на информацию.

Говоря о разновидностях низовой правозащиты, важно отметить, что некоторые активисты, не являющиеся юристами, становятся общественными защитниками в судебных процессах по политическим делам. Мы рассмотрим регулирование прав общественного защитника подробнее в следующей главе.

Доминирующий правозащитный дискурс в России может быть смещён. 

С историко-социологической точки зрения российское правозащитное сообщество в течение долгого времени отражает те же проблемы, которые характерны для российского общества в целом: высокий уровень социального неравенства, патриархальные и колониальные элементы в культуре, авторитарный стиль управления, а также фрагментированность и политическая поляризация. Так, публично ядро сообщества всё ещё преимущественно представлено людьми с высшим образованием, большими культурными и социальными семейными ресурсами, связанными с Москвой, Санкт-Петербургом или крупными региональными центрами. Также важно отметить, что наибольшую представленность, авторитетность и цитируемость в публичной сфере в целом и в частности в медиа получают те правозащитники, которых можно идентифицировать как относящихся к доминирующей русской этничности и мужскому гендеру. Большинство публичных правозащитников не принадлежат к таким уязвимым группам, как ЛГБТК+, люди с инвалидностью, безработные и проч. Из этого неизбежно следует проблема недопредставленности голосов других правозащитников, не обладающих набором определенных привилегий и не способных в силу этого привлечь широкое внимание к ряду других проблем российского общества.

Всё это приводит к тому, что фокус правозащитной деятельности в России, включая международную адвокацию, долгое время оказывался в сфере того, что условно можно назвать «политическими правами москвичей» — таких, как свобода собраний, свобода слова и избирательное право. Это не означает, что эти политические права принадлежат исключительно москвичам или же что их нарушение опротестовывалось только жителями Москвы, однако при анализе необходимо принимать во внимание колоссальный уровень социального и экономического неравенства, а также политическую централизацию в России. В силу этих факторов представители других регионов долгое время концентрировались больше на защите своих трудовых, экологических и социальных прав, поскольку именно их ущемление представляло наибольшую обеспокоенность для менее привилегированных слоев населения. Будет ошибкой также утверждать, что москвичи не боролись за свои трудовые, гендерные и экологические права, однако их повестка гораздо чаще превалировала в публичной сфере, что и привело к сильной диспропорции. 

Таким образом, неполитические протесты, особенно в регионах, часто выпадали из дискурса российской правозащиты и привлекали к себе мало общественного внимания. Конечно же, есть и успешные примеры правозащиты в регионах, получившей должный охват, будь то помощь жителям республик Северного Кавказа, трудовым мигрантам или малоимущим, но и в этом случае стоит отметить, что правозащитной работой часто занимаются не сами представители этих уязвимых групп, а их публичные адвокаты из более привилегированной социальной группы, описанной выше. 

В силу вышесказанного работу в некоторых сферах права принято было относить не к правозащите, а, скорее, к благотворительности или социальной работе. Это повлияло и на формирование российского дискурса прав человека, исключающего из себя большинство неполитических прав. Так, например, проблема домашнего и сексуализированного насилия по отношению к женщинам в течение долгого времени не считалась проявлением системного нарушения прав человека и не была объектом системной правозащитной работы. В результате в условиях нехватки ресурсов и конкуренции за них активисты в этой области часто получали помощь последними или не получали вовсе; даже сам перевод проблемы на правозащитный язык произошёл относительно недавно. Похожим образом обстоит ситуация и с экозащитой (здесь особенно важно учитывать, что экологические проблемы обычно проявляются не в столицах, а в индустриальных городах, например, на Урале и на севере России).

Одновременно с этим государство также часто таргетирует права ряда недоминирующих социальных групп особенно сильно — например, там, где деятельность или даже само существование людей идёт вразрез с государственной идеологией, как в случае с ЛГБТК+, феминистками, деколониальными активистами, представителями определённых конфессий и т. п. Получается, что правозащитники из ряда областей испытывают на себе двойное давление: с одной стороны, со стороны государства и других враждебных акторов в форме репрессий и угроз физической безопасности, а с другой — со стороны самого правозащитного сообщества в форме контроля над получением ресурсов, власти и знаний. 

В связи с вышесказанным мы будем, где это возможно, обращать особое внимание на правовое регулирование, связанное с дискриминацией и правами уязвимых групп.

Правовое регулирование деятельности правозащитников в России

— Честно говоря, во время обучения на юриста я вообще не понимала, чем мы отличаемся от них. То есть что такое правоохранительная деятельность, что такое правозащитная деятельность, почему это не одно и то же? А сейчас оказывается, что мы вообще по разные стороны. 

Как уже было сказано выше, к представителям низовых движений чаще применяют законодательство, регулирующее свободу слова, собраний и проч., однако эту часть законодательства мы уже рассматривали в предыдущих докладах, посвященных системным правовым проблемам. В этом же докладе мы сконцентрировали внимание на следующих, не покрытых нами ранее разделах права: регулирование деятельности организаций и лиц, обладающих особыми статусами, регулирование адвокатской деятельности, а также регулирование работы общественных защитников. Ниже представлены результаты такого обзора.

Статус иноагента

Некоммерческие организации — «иноагенты»

Понятие «иностранный агент» впервые появилось в законодательстве РФ в федеральном законе от 12 января 1996 года № 7-ФЗ «О некоммерческих организациях» (далее — ФЗ «О некоммерческих организациях»; 13 июля 2012 года Государственная дума Российской Федерации одобрила соответствующие поправки). В соответствии с последней редакцией ФЗ «О некоммерческих организациях» перед тем, как был принят федеральный закон «О контроле за деятельностью лиц, находящихся под иностранным влиянием» от 14 июля 2022 № 255-ФЗ, который стал применяться как к зарегистрированным и незарегистрированным некоммерческим организациям и общественным объединениям, иностранным СМИ, так и к физическим лицам, под некоммерческой организацией, выполняющей функции иностранного агента, понимают:

• некоммерческую организацию, которая получает денежные средства и (или) иное имущество от иностранных государств, их государственных органов, международных и иностранных организаций, иностранных граждан, лиц без гражданства либо уполномоченных ими лиц, и (или) от граждан Российской Федерации или российских юридических лиц, получающих денежные средства и (или) иное имущество от указанных источников либо действующих в качестве посредников при получении таких денежных средств и (или) иного имущества (за исключением открытых акционерных обществ с государственным участием и их дочерних обществ), и (или) от российских юридических лиц, бенефициарными владельцами которых в значении, определенном пунктом 8 статьи 6.1 Федерального закона от 7 августа 2001 года N 115-ФЗ «О противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем, и финансированию терроризма», являются иностранные граждане или лица без гражданства (далее — иностранные источники), и
• которая участвует, в том числе в интересах иностранных источников, в политической деятельности, осуществляемой на территории Российской Федерации.

Под политической деятельностью в законе понимается:

• участие в организации и проведении публичных мероприятий в форме собраний, митингов, демонстраций, шествий или пикетирований либо в различных сочетаниях этих форм, организации и проведении публичных дебатов, дискуссий, выступлений;
• участие в деятельности, направленной на получение определенного результата на выборах, референдуме, в наблюдении за проведением выборов, референдума, формировании избирательных комиссий, комиссий референдума, в деятельности политических партий;
• публичные обращения к государственным органам, органам местного самоуправления, их должностным лицам, а также иные действия, оказывающие влияние на деятельность этих органов, в том числе направленные на принятие, изменение, отмену законов или иных нормативных правовых актов;
• распространение, в том числе с использованием современных информационных технологий, мнений о принимаемых государственными органами решениях и проводимой ими политике;
• формирование общественно-политических взглядов и убеждений, в том числе путем проведения опросов общественного мнения и обнародования их результатов или проведения иных социологических исследований;
• вовлечение граждан, в том числе несовершеннолетних, в указанную деятельность;
• финансирование указанной деятельности.

СМИ — «иностранные агенты»

15 ноября 2017 года Госдума приняла Федеральный закон 327-ФЗ «О внесении изменений в отдельные законодательные акт», в том числе в закон «О СМИ».

Согласно данным изменениям, юридическое лицо, зарегистрированное в иностранном государстве, или иностранная структура без образования юридического лица независимо от их организационно-правовой формы, физическое лицо, распространяющие предназначенные для неограниченного круга лиц печатные, аудио-, аудиовизуальные и иные сообщения и материалы (в том числе с использованием информационно-телекоммуникационной сети «Интернет»), могут быть признаны иностранными средствами массовой информации, выполняющими функции иностранного агента, если они получают денежные средства и (или) иное имущество от иностранных государств, их государственных органов, международных и иностранных организаций, иностранных граждан, лиц без гражданства либо уполномоченных ими лиц и (или) от российских юридических лиц, получающих денежные средства и (или) иное имущество от указанных источников. В порядке, установленном уполномоченным федеральным органом исполнительной власти, к юридическому лицу, зарегистрированному в иностранном государстве, или иностранной структуре без образования юридического лица независимо от их организационно-правовой формы, физическому лицу, распространяющим предназначенные для неограниченного круга лиц печатные, аудио-, аудиовизуальные и иные сообщения и материалы (в том числе с использованием информационно-телекоммуникационной сети «Интернет») и получающим денежные средства и (или) иное имущество от иностранных государств, их государственных органов, международных и иностранных организаций, иностранных граждан, лиц без гражданства либо уполномоченных ими лиц и (или) от российских юридических лиц, получающих денежные средства и (или) иное имущество от указанных источников, могут быть применены положения Федерального закона от 12 января 1996 года N 7-ФЗ «О некоммерческих организациях», регулирующие правовой статус некоммерческой организации, выполняющей функции иностранного агента, за исключением специальных положений, которые применяются исключительно к организациям, созданным в форме некоммерческой организации.

Физические лица — «иностранные агенты»

Некоторых физических лиц включали в реестр «иностранных агентов», в то время как других — в реестр СМИ, выполняющих функции «иностранного агента». Логичных и закономерных объяснений этих различий пока не удалось выявить, поэтому нами это рассматривается как произвольный репрессивный механизм.

Незарегистрированные общественные объединения — «иностранные агенты»

Упомянутый выше Федеральный закон № 481-ФЗ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в части установления дополнительных мер противодействия угрозам национальной безопасности» (от 30 декабря 2020 года), помимо прочего, предусматривает возможность признавать «иностранными агентами» «общественные объединения», которые функционируют без приобретения прав юридического лица. 

Включение в реестр накладывает обязательства четыре раза в год отчитываться о финансировании, отмечать свои материалы и материалы своих руководителей и рядовых участников, если они связаны с их политической деятельностью, пометкой о статусе «иностранного агента», а также ограничивает право избираться на выборах в тех случаях, когда речь идет о физическом лице. 

За несоблюдение требований предусмотрена административная и уголовная ответственность. За нарушение порядка деятельности иностранного агента предусмотрена административная ответственность по ст. 19.34 КоАП РФ в виде:

• Штрафов (от 10 тыс. рублей до 500 тыс. рублей в зависимости от юридического статуса лица);
• Блокировка ресурса иностранного СМИ Роскомнадзором.

С 29 декабря 2023 года в России действует новая редакция статьи 330.1 УК РФ « Уклонение от исполнения обязанностей, предусмотренных законодательством Российской Федерации, предусмотренных законодательством Российской Федерации об иностранных агентах а». По данной статье предусмотрена уголовная ответственность за: 

• нарушение порядка деятельности иностранного агента два раза в течение одного года (наказание — штраф до 300 тыс. рублей лишением свободы на срок до двух лет);
• «целенаправленный сбор сведений в области военной, военно-технической деятельности РФ», если лицо не включилось в реестр добровольно. Наказание: от штрафа в 300 тыс. рублей до 5 лет лишения свободы.

Для тех же, кто попал в список физлиц-иноагентов, применяется часть 3. ст. 330.1 УК РФ:

• В случае, если человек не включился в реестр добровольно или не подал отчет после включения в реестр, наказание будет варьироваться от штрафа в 300 тыс. рублей до лишения свободы на срок до 5 лет. Но возбудить уголовное дело могут только после привлечения к ответственности по ч.1 ст. 19.7.5-4 КоАП РФ.
• Это не касается людей, которые ведут «целенаправленный сбор сведений в области военной, военно-технической деятельности РФ» и не включились в реестр добровольно. В этом случае уголовное дело будут возбуждать сразу. Наказание: от штрафа в 300 тыс. рублей до 5 лет лишения свободы.

«Нежелательные организации»

Понятие «нежелательной организации» 

Формально «нежелательной» признают не саму организацию, а её деятельность.

Согласно ст. 3.1 Федерального закона № 272-ФЗ от 28 декабря 2012 года «О мерах воздействия на лиц, причастных к нарушениям основополагающих прав и свобод человека, прав и свобод граждан Российской Федерации» (далее — ФЗ № 272), деятельность иностранной или международной неправительственной организации, представляющая угрозу основам конституционного строя Российской Федерации, обороноспособности страны или безопасности государства, в том числе способствующая либо препятствующая выдвижению кандидатов, списков кандидатов, избранию зарегистрированных кандидатов, выдвижению инициативы проведения референдума и проведению референдума, достижению определенного результата на выборах, референдуме (включая участие в иных формах в избирательных кампаниях, кампаниях референдума, за исключением участия в избирательных кампаниях, кампаниях референдума в качестве иностранных (международных) наблюдателей), может быть признана нежелательной на территории Российской Федерации.

ФЗ № 272

Организация, осуществляющая «нежелательную» деятельность, больше не может осуществлять работу в правовом поле, поскольку вынуждена соблюдать следующие запреты: 

• запрет на деятельность структурных подразделений на территории России и создание новых;
• запрет на проведение операций с деньгами и другим имуществом;
• запрет на распространение информационных материалов, издаваемых организацией, в том числе через интернет, а также производство и хранение таких материалов в целях распространения;
• запрет на осуществление на территории России программ для организации;
• запрет на создание юридических лиц организации либо участие в них;
• запрет на участие в деятельности организации за пределами России для граждан РФ, лиц без гражданства, постоянно проживающих в России, и российских юридических лиц.

Кроме того, лица, связанные с такими организациями, могут быть привлечены к административной и уголовной ответственности. 

Административная ответственность за участие в организации предусмотрена статьей 20.33 КоАП. Наказание — от 5 до 15 тысяч рублей штрафа. На практике участием в деятельности «нежелательной» организации признается:

• упоминание «нежелательной организации» в постах или на сайте;
• работа в СМИ, признанном «нежелательной организацией»;
• распространение материалов «нежелательной организации»;
• репост материалов «нежелательной организаций».

Уголовная ответственность предусмотрена статьей 284.1 УК. Статья содержит три части:

• Повторное участие в деятельности «нежелательной организации». Применяется в двух случаях: если человека привлекают по статье 20.33 КоАП второй раз в течение года; если человек совершил деяние по статье 20.33 КоАП и при этом у него есть непогашенная судимость по статье 284.1 УК. Максимальное наказание — четыре года лишения свободы; 
• Предоставление, сбор денег или оказание финансовых услуг, заведомо предназначенных для «нежелательной» деятельности. Наказание — до пяти лет колонии;
• Организация деятельности «нежелательной организации» — например, руководство ею. Наказание — до шести лет лишения свободы. 

С 2022 года караются в том числе деяния, совершенные вне России.

Экстремистские организации

Понятие экстремистской организации вводится Федеральным законом «О противодействии экстремистской деятельности» от 25.07.2002 N 114-ФЗ). Ответственность, вытекающая из связи с экстремистскими организациями, предусмотрена уголовным законодательством (административные же наказания применяются к людям, демонстрирующим символику экстремистских организаций или публично использующих ее). .

УК РФ:

• Ст. 280 УК — Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности: максимальный срок наказания — до 5 лет лишения свободы;
• Ст. 282.1 УК — Организация экстремистского сообщества предусматривает до 8 лет лишения свободы;
• Ст. 282.2 УК — Организация деятельности экстремистской организации — до 10 лет лишения свободы.

КоАП РФ:

• Ст. 20.29 КоАП — Производство и распространение экстремистских материалов: штрафы до 3000 руб. или административный арест до 15 суток (для граждан), до 5 000 руб. (для должностных лиц), до 1 000 000 руб. — для юридических лиц. Также во всех случаях предусматривается конфискация материалов и оборудования, использованного для их производства.
• Ст. 20.3 КоАП — Пропаганда и публичное демонстрирование атрибутики или символики экстремистских организаций — штрафы до 2000 руб. или административный арест до 15 суток (для граждан), до 4 000 руб. (для должностных лиц), до 50 000 руб. (для юридических лиц). Также во всех случаях предусматривается конфискация предметов административного правонарушения. 
• За сбыт и производство соответствующей символики и атрибутики предусмотрен штраф — до 2 500 руб. (для граждан), до 5 000 руб. (для должностных лиц), до 100 000 руб. (для юридических лиц). Также во всех случаях предусматривается конфискация предметов административного правонарушения. 

Также в соответствии с законом при упоминании деятельности организации необходимо делать пометку о том, что она признана экстремистской и запрещена в России. Такие репрессии коснулись в том числе адвокатов, представлявших интересы Алексея Навального: сейчас защитникам вменяют участие в экстремистской организации.

Дискриминационное законодательство

Законы о пропаганде гомосексуальности

Первый законодательный запрет на «пропаганду гомосексуальности» в России был принят в 2006 году в Рязанской области. Согласно Закону Рязанской области от 3 апреля 2006 года № 41-ОЗ «О защите нравственности детей в Рязанской области», публичные действия, направленные на пропаганду гомосексуализма (мужеложства и лесбиянства), были запрещены. Также в соответствии со статьей 3.10 Закона Рязанской области от 4 декабря 2008 года № 182-ОЗ «Об административных правонарушениях», публичные действия, направленные на пропаганду гомосексуализма среди несовершеннолетних, карались штрафом от 1500 до 2000 рублей.

Постепенно аналогичные запреты вводились и в других регионах. К 2013 году такие законы действовали в 11 российских регионах. 29 июня 2013 года был принят Федеральный закон № 135-ФЗ «О внесении изменений в статью 5 Федерального закона „О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию“ и отдельные законодательные акты Российской Федерации в целях защиты детей от информации, пропагандирующей отрицание традиционных семейных ценностей», который запретил «пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений» среди несовершеннолетних на федеральном уровне.

Закон дополнил КоАП статьей 6.21, устанавливающей административную ответственность за «пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений среди несовершеннолетних» в виде:

• штрафа в размере от 4 до 5 тысяч рублей для физических лиц, от 40 до 50 тысяч рублей — для должностных лиц, от 800 тысяч до 1 миллиона рублей либо административного приостановления деятельности на срок до 90 суток для юридических лиц;
• в случае, если подобная пропаганда была совершена с использованием СМИ (в том числе Интернета), штрафа для физических лиц в размере от 50 до 100 тысяч рублей, для должностных лиц — от 100 до 200 тысяч рублей,  для юридических лиц — до 1 миллиона рублей либо административного приостановления деятельности на срок до 90 суток.

Для иностранцев и лиц без гражданства дополнительно предусматривался административный арест на срок до 15 суток. В случае использования иностранцами или лицами без гражданства СМИ (в том числе и Интернета) наказание оставляло штраф от 50 до 100 тысяч рублей либо административный арест на срок до 15 суток. Во всех случаях после штрафа или ареста также предусматривалось административное выдворение за пределы России.

Закон № 135-ФЗ от 29.06.2013 также внес изменения в федеральный закон «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию», дополнив список информации, запрещенной для распространения среди детей, также и «информацией, пропагандирующей нетрадиционные сексуальные отношения». Кроме того, закон внес изменения в закон «Об основных гарантиях прав ребёнка в РФ», которые устанавливают, что органы государственной власти Российской Федерации принимают меры по защите ребёнка также и от информации, пропагандирующей нетрадиционные сексуальные отношения.

24 ноября 2022 года российский парламент принял в третьем чтении пакет поправок в различные законы, который расширил действующий запрет на пропаганду ЛГБТ среди детей, запрещая ее для людей всех возрастов. Согласно новому закону, любое событие или действие, расцениваемое как попытка пропаганды гомосексуализма, в том числе в Интернете, в кино, книгах, рекламе или на публике, может повлечь за собой штраф до 400 тысяч рублей для физических лиц и до 5 миллионов рублей для юридических лиц. Иностранцам и лицам без гражданства по прежнему грозит 15 суток ареста и последующее выдворение из страны.

Следующее ужесточение законодательства произошло в 24 июля 2023 году: вступил в силу закон № 386-ФЗ, вносящий изменения в федеральный закон «Об основах охраны здоровья граждан в РФ», в закон «Об актах гражданского состояния» и Семейный кодекс РФ, устанавливающие запрет на медицинские вмешательства, необходимые для трансгендерного перехода и включённые в международно признанные стандарты лечения. 

Среди правозащитников есть в том числе и ЛГБТК+ персоны, что подвергает их дополнительному риску репрессий со стороны государства: оно может преследовать их за профессиональную деятельность, применяя при этом иные статьи дискриминационного характера. 

Независимые иностранные неправительственные организации

Запрет на участие в деятельности незарегистрированных иностранных неправительственных организаций 

04 августа 2023 года были приняты два Федеральных закона — N 413-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и статьи 31 и 151 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации» и N 412-ФЗ «О внесении изменений в Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях».

Так, КоАП был дополнен статьей 19.34.2, предусматривающей административную ответственность за участие в деятельности любой иностранной или международной НКО, если она не имеет в России филиала или представительства, внесенного в соответствующий государственный реестр. Новые положения КоАП установили ответственность в виде штрафа до 5 000 руб. (для граждан), до 50 000 руб. (для должностных лиц) и до 100 000 руб. (для юридических лиц). Для иностранных граждан и лиц без гражданства предусмотрен штраф до 5 000 руб. и административное выдворение за пределы РФ. 

Уголовный кодекс был дополнен статьей 330.3, которая предусматривает ответственность за нарушение запрета при наличии двух административных правонарушений по вышеуказанной статье 19.34.2 КоАП в течение года, а также для лиц, имеющих судимость за участие в нежелательной организации (ст. 284.1 УК РФ):

• штраф до 200 000 руб. или в размере дохода осужденного за период до двух лет, либо
• обязательные работы до 200 часов, либо,
• принудительные работы на срок до 2 лет,
• лишение свободы до двух лет, с лишением права занимать определенные должности на срок до 5 лет.

Организация деятельности иностранной или международной НКО, не имеющей зарегистрированных филиалов и представительств в России наказывается:

• обязательными работами на срок до трехсот шестидесяти часов, либо,
• принудительными работами на срок до трех лет, либо 
• лишением свободы на срок до трех лет с лишением права занимать определенные должности на срок до семи лет.

Регулирование адвокатской деятельности

Для правозащитников со статусом адвоката предусмотрено расширение прав по сравнению с теми, кто не имеет такого статуса. Так, согласно Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации от N 174-ФЗ  (с изм. и доп., вступ. в силу с 01.07.2024), при рассмотрении уголовных дел лицо без адвокатского статуса может представлять интересы защиты только «наряду с адвокатом» — исключение составляют только судебные участки мировых судей. Кроме того, у статуса есть и другие преимущества — например, наличие адвокатской тайны и запретов на обыск офиса и жилья адвоката без решения суда.

Получение и содержание адвокатского статуса регулирует Федеральный закон от 31.05.2002 N 63-ФЗ (ред. от 22.04.2024) «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации» (с изм. и доп., вступ. в силу с 01.07.2024). В частности, закон предусматривает выполнение таких условий:

• Наличие высшего юридического образования (по имеющим государственную аккредитацию образовательным программам высшее юридическое образование по специальности «Юриспруденция» или «Правоведение», либо высшее образование по направлению подготовки «Юриспруденция» или «Правоведение» квалификации «магистр» при наличии диплома бакалавра по направлению подготовки «Юриспруденция», «Правоведение» или «Обеспечение законности и правопорядка», либо высшее образование по специальности «Правоведение» или по специальностям, входящим в укрупненную группу специальностей «Юриспруденция», с присвоением квалификации «юрист», лицо, имеющее ученую степень по юридической специальности); 
• Прохождение стажировки, сроком не менее одного года, у адвоката; либо опыт работы по юридической специальности не менее двух лет.

Не может стать адвокатом лицо с непогашенной или неснятой судимостью за совершение умышленного преступления, а также признанное недееспособным или ограниченно дееспособным. 

Получение адвокатского статуса требует оплаты обязательного членства в адвокатской палате. Размер вступительного взноса в субъектах отличается: так, в Санкт-Петербурге взнос составляет 150 тысяч рублей (или 50 тысяч рублей для лиц, прошедших стажировку); в то время как в республике Саха (Якутия) взнос составляет уже 230 тысяч рублей (или 115 тысяч рублей для лиц, прошедших стажировку).

Адвокатская палата является негосударственной некоммерческой организацией; высшим органом адвокатской палаты субъекта Российской Федерации является собрание адвокатов. В случае, если численность адвокатской палаты превышает 100 человек, высшим органом адвокатской палаты является конференция адвокатов. Собрание (конференция) адвокатов созывается не реже одного раза в год. 

Совет адвокатской палаты является коллегиальным исполнительным органом адвокатской палаты. Ревизионная комиссия избирается из членов адвокатской палаты для осуществления контроля за финансово-хозяйственной деятельностью адвокатской палаты и ее органов. Квалификационная комиссия создается для приема квалификационных экзаменов у лиц, претендующих на присвоение статуса адвоката, а также для рассмотрения жалоб на действия (бездействие) адвокатов.

Как будет видно в следующей главе, необходимость и условия получения статуса адвоката, как и организация работы адвокатских палат, вносит существенный вклад в реализацию государственного давления на правозащитников. С другой стороны, адвокатский статус делает защитника более видимым, и некоторые законы таргетируют именно адвокатов. Например, согласно новому Указу Президента Российской Федерации от 20.05.2024 № 429, адвокатов, имеющих доступ к гостайне, обязали уведомлять Минюст, ФСБ и СВР о выезде за пределы страны, а также о деталях своих передвижений за рубежом.

Регулирование работы общественного защитника

Помимо адвоката, защиту в суде — по крайней мере, по административным делам — может представлять и другое лицо, как с юридическим образованием, так и без него. Таких людей принято называть общественными защитниками, а по УК РФ это просто «Защитник».

Как уже сказано выше, согласно ч. 2 ст. 49 УПК РФ:

• на стадии досудебного производства допускается только адвокат; 
• на стадии суда — адвокат, а также наряду с ним по определению или постановлению суда лицо, не являющееся адвокатом;  
• у мирового судьи защитник может заменять адвоката.

Судебной практики, которая касалась бы такого статуса, довольно мало. Например, согласно п. 3 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 ноября 2012 № 26 «О применении норм Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, регулирующих производство в суде апелляционной инстанции», лицо, указанное в части 2 статьи 49 УПК РФ и не являющееся адвокатом, если оно было допущено к участию в суде первой инстанции в качестве защитника, вправе обжаловать судебное решение в апелляционном порядке и принимать участие в заседании суда апелляционной инстанции. Если такое лицо не принимало участия в суде первой инстанции, то в суде апелляционной инстанции оно по определению (постановлению) суда может быть допущено в качестве защитника лишь наряду с адвокатом. То есть такой защитник вправе подать апелляционную жалобу и участвовать в заседании апелляционной инстанции, если оно уже было допущено в первой инстанции. Если такого не было, то его должен допустить суд. 

Следствиями такого регулирования становятся ограничение доступа к информации, ограничение права на участие в защите, а также отсутствие права на тайну, все они будут описаны ниже.

Репрессивное правоприменение по отношению к правозащитникам

Присвоение негативных статусов

«Иностранные агенты»

Если вы делаете какое-то дело, и про это узнают, что в этом участвует иноагент, то ни проект ваш не примут, ни в колонию вас не пропустят, скажут: «А, вы „иноагент“, вы с ними связаны. Нет».

Сразу после открытия реестра «некоммерческих организаций, выполняющих функции иностранного агента», в него стали включать правозащитные организации. Вскоре там оказались такие известные правозащитные проекты, как «Общественный вердикт», движение «За права человека», «Гражданский контроль» и т. п. После попадания в реестр организациям часто приходится прекращать деятельность из-за невозможности соблюдать запреты, подразумеваемые законом об «иноагентах». Так, правозащитная организация «Комитет против пыток», также попавшая в список, почти сразу была ликвидирована; позднее была зарегистрирована «Команда против пыток», которая впоследствии тоже была признана «иноагентом». 

Самым громким кейсом влияния законодательства об «иностранных агентах» на правозащитные организации стала ликвидация Международной общественной организации «Международное историко-просветительское, благотворительное и правозащитное общество „Мемориал“», ее региональных отделений и иных структурных подразделений (основной государственный регистрационный номер 1027700433771). Основной претензией истца в лице Генерального прокурора Российской Федерации было как раз систематическое несоблюдение законодательства о некоммерческих организациях, выполняющих функции «иностранных агентов». 

Среди организаций, попавших в реестр, есть правозащитные организации самого разного профиля. Вот некоторые примеры:

Избирательные права: ассоциация «Голос», а также региональные организации «Голоса»; Санкт-Петербургская правозащитная общественная организация «Лига избирательниц» 

Гендерные права: Союз «Женщины Дона», Насилию.нет, «Анна», Феминистское антивоенное сопротивление

Права ЛГБТК+: центры «Ракурс», «Парни плюс», «Центр Т», движение «Российская ЛГБТ-сеть»

Свобода слова, права журналистов: фонд «Институт Развития Свободы Информации», общественная организация «Роскомсвобода», Фонд развития цифровых прав 

Ассоциации юристов и адвокатов: проект «Адвокатская улица», организация «Юристы за конституционные права и свободы»

Профессиональные права: ассоциация медицинских работников города Чапаевска, Профсоюз врачей, «Альянс учителей»

Экологические права: «Экозащита! -Женсовет», «Гражданская инициатива против экологической преступности», «Друзья сибирских лесов»

Права представителей этносов и национальностей: общество немецкой культуры и российских немцев «Айнтрахт Согласие», региональная национально-культурная общественная организация «Туба калык», общественная организация «Нуори Карьяла» («Молодая Карелия»), фонды «Свободная Бурятия» и «Свободная Якутия», антивоенное этническое движение «Новая Тыва», Центр содействия коренным малочисленным народам Севера

Социальные права и права уязвимых групп: диабетическое общественное движение «Вместе», организация противодействия эпидемии ВИЧ/СПИДа и охраны здоровья социально-уязвимых групп населения  «Действие», фонд «В защиту прав заключенных», фонд помощи социально-незащищенным гражданам «Нужна помощь», организация помощи беженцам и мигрантам «Гражданское содействие»

Права потребителей: «Фонд защиты прав потребителей», общество «Принципъ»

Сознательные отказчики от военной службы: «Школа призывника», «Движение сознательных отказчиков»

Исследования и просвещение в сфере прав человека: центр антикоррупционных исследований и инициатив «Трансперенси Интернешнл-Р», образовательное учреждение «Академия прав человека», Информационно-аналитический центр «Сова».

Кроме того, в числе «иноагентов» можно найти и ряд организаций, выполняющих функции ресурсных и эвакуационных центров для других правозащитных инициатив: «Ресурсный правозащитный центр», «Теплица социальных технологий», «Кризисная группа СК SOS», а также культурные организации, предоставляющие пространство для свободной дискуссии по правозащитной тематике — например, «Иркутский союз библиофилов».

Первым правозащитником, включенным в реестр физических лиц-«иноагентов» оказался Лев Пономарев. Позднее в реестр включили юриста и главу «Центра защиты прав СМИ» Галину Арапову, членов ранее существовавшего независимого объединения юристов и журналистов «Команда 29» адвокатов Ивана Павлова и Валерию Ветошкину, а также юриста объединения Макса Оленичева; адвоката Михаила Беньяша; в список попали также правозащитники Светлана Ганнушкина, Анна Ривина, Ольга Романова, Павел Чиков и другие. 

Физическим лицам-«иноагентам» угрожает административная и уголовная ответственность в случае несоблюдения новых положенных для них правил, о которых мы писали в предыдущей части. Так, например, руководительница общественного движения «Маяк», помогающего ЛГТБК+ людям в Приморском крае, в прошлом — директорка некоммерческой организации «Лилит» Регина Дзугкоева попала в реестр «иностранных агентов» вместе с обеими организациями. В конце февраля 2024 года появилась информация, что против нее возбудили дело об уклонении от исполнения обязанностей «иностранного агента». 

С полным списком иностранных агентов можно ознакомиться в Инотеке. По состоянию на 31 октября 2024 года в нём находится 84 организаций и объединений, а также 107 человек.

Экстремистские и нежелательные организации

17 августа 2023 года к Григорию Мельконьянцу, сопредседателю движения «Голос», пришли с обыском. Позднее стало известно, что против него возбудили дело о предполагаемом сотрудничестве с Европейской сетью организаций по наблюдению за выборами (ENEMO) — 27 сентября 2021 года Генпрокуратура признала ее «нежелательной организацией». 

Если связь с организацией или физическим лицом, «выполняющим функции иностранного агента», представляет собой сравнительно меньшую опасность, то сотрудничество с экстремистскими или нежелательными организациями существенно повышают риски уголовного преследования и длительного лишения свободы. Респонденты нашего исследования говорили о том, что такое взаимодействие несло бы для них существенные, а иногда — критические риски:

— Что должно случиться, чтобы вы перестали заниматься правозащитой?

— Признание экстремистской организацией, либо нежелательной деятельности. Мне себя ни в коем случае нельзя такому риску подвергать.

30 ноября Верховный суд на закрытом заседании запретил и признал экстремистской деятельность «Международного движения ЛГБТ», несмотря на то, что организация с таким названием не зарегистрирована в России, и к тому же подобное общественное движения, по всей видимости, вообще не существует. Тем не менее в результате решения суда любую деятельность, направленную на защиту прав ЛГБТК+ персон, и даже изображение радуги и использование феминитивов, можно признать экстремистской деятельностью. Это не только несёт риски для правозащитников и их сторонников, но и значительно препятствует адвокационной работе: репост материала о правах ЛГБТК+ в публичном доступе или продажа книг и прокат кино с репрезентацией отношений ЛГБТК+ представляет собой опасность для всех участников процесса:

–…Когда развивалось законодательство об экстремизме и терроризме, нам пришлось думать, как не допускать публикаций экстремистских и террористических материалов. То есть как надо плашки эти несчастные ставить, что можно публиковать, что нельзя. Этот несчастный перечень экстремистских материалов Минюста*.

* этот перечень составляется Минюстом России на основе судебных решений.

На 31 октября известно 110 правозащитные организации, чья деятельность признана «нежелательной»; опрошенные нами эксперты сходятся в том, что для большинства правозащитных проектов получение такого статуса — лишь вопрос времени. Кроме того, правозащитники могут подвергнуться преследованию в результате того, что защищают права участников экстремистской организации (об этом см. следующий параграф). 

Уголовное и административное преследование правозащитников

13 октября 2023 с тремя адвокатами одновременно произошли похожие события. Вадима Кобзева задержали в Коврове (Владимирская область), когда он направлялся в исправительную колонию № 2. В тот день у его подзащитного должно было быть очередное судебное заседание по иску к администрации колонии. В Москве в офисе коллегии адвокатов «Далет», а также дома у двух её членов, Алексея Липцера и Игоря Сергунина, прошли обыски, после которых они оба были задержаны. Всех троих суд отправил под стражу в рамках дела об участии в экстремистском сообществе (Алексея Липцера — несмотря на особенности здоровья).

Этих троих адвокатов объединяло то, что одним из их подзащитных был Алексей Навальный, деятельность которого была ранее объявлена экстремистской. Они не были первыми юристами, обвиненными в участии в «экстремистском сообществе Навального»: так, преследованию ранее уже подвергся, например, главный юрист «Фонда борьбы с коррупцией» Вячеслав Гимади; однако в отличие от Гимади, они не участвовали в структурах Навального и не были его публичными сторонниками. По версии обвинения, они, «используя свой статус при оказании юридической помощи для доступа в исправительное учреждение, обеспечивали регулярную передачу информации между руководителями, участниками экстремистского сообщества и Навальным А.А., который тем самым продолжил осуществлять функции лидера и руководителя экстремистского сообщества при планировании, подготовке, создании условий и совершении преступлений экстремистской направленности». Обвинение Липцера, Кобзева и Сергунина — а в январе 2024 года также Ольги Михайловой и Александра Федулова, которым удалось уехать из России, — в экстремизме, таким образом, было связано исключительно с их профессиональной деятельностью. 

Защита представителей организаций и лиц с негативным статусом — не единственный повод для преследования правозащитников. Поводом может стать и «слишком назойливое», с точки зрения правоохранительных органов, вовлечение правозащитников в их работу. Так случилось, например, с Алексеем Соколовым — жителем Екатеринбурга, юристом, правозащитником, специализирующемся на защите прав заключенных. Алексей был членом региональной Общественной комиссии по контролю за соблюдением прав человека в местах лишения свободы. 13 мая 2009 года его задержали и на следующий день взяли под стражу по делу о разбойном нападении на предприятие в городе Богданович в июне 2004 года. Соколов позже сообщил адвокату, что милиционеры при задержании угрожали ему пытками и говорили: «Ты думал, что можешь нас контролировать, но милицию никто контролировать не может. Вот ты и допрыгался, правозащитник». 

3 мая 2010 года суд приговорил Соколова, всё время до этого содержавшегося под стражей и подвергавшегося избиениям, к пяти годам колонии строгого режима; этот срок позднее сократили до трех лет. После освобождения из колонии преследование не закончилось: в октябре 2023 года Соколова снова арестовали на пять суток, на этот раз по административной статье о демонстрации запрещенной символики (ст. 20.3 КоАП) из-за логотипа Facebook, размещенного на сайте «Правозащитники Урала»; в июле 2024 года аналогичный пост стал поводом для возбуждения уже уголовного дела. С тех пор он находится под стражей и, по сообщениям его защитников, вновь подвергается избиениям. В июле 2024 года Соколова в СИЗО поставили на учет как экстремиста.

Особая категория дел против правозащитников связана с защитой крымских татар и вообще с правозащитной работой на территории оккупированного Россией Крыма: правозащитников привлекали по различным административным делам, а впоследствии назначали наказания с лишением свободы. Ярким примером такого преследования стало задержание в 2022 году адвоката Эдема Семедляева. Ранее на Семедляева уже составляли два протокола о неповиновении полиции во время того, как он посещал своего доверителя Сейрана Салиева, крымского татарина, в ОВД: за то, что он включил диктофон, и за отказ раздеться. Теперь же Семедляева обвинили в «дискредитации армии», и после рассмотрения дела суд в тот же день назначил ему штраф в 75 тысяч рублей.

На выходе из суда задержали уже адвоката самого Семедляева, Назима Шейхмамбетова. На него составили протокол об организации митинга в поддержку Семедляева. Суд по делу Шейхмамбетова состоялся на следующий день, 27 мая, и назначил ему 8 суток ареста. Перед заседанием Шейхмамбетова задержали двух уже его адвокатов — Айдера Азаматова и Эмине Авамилеву, снова по обвинению в организации митинга. Назначение нескольких административных наказаний подряд увеличивает риски для правозащитников в дальнейшем подвергнуться уголовному преследованию и быть заключенными под стражу.

Помимо уголовного и административного преследования, в некоторых случаях правозащитников подвергают принудительному психиатрическому лечению — «закрывают в психушку надолго». Так, юристку Елену Родину, высказывавшуюся в соцсетях против российской агрессии в Украину, в 2022 году вызвали в прокуратуру, где завели административные дела по статье о возбуждении ненависти (ст. 20.3.1 КоАП).  Родина удалила посты в телеграм-канале и во «ВКонтакте». 17 июля 2023 года суд возбудил уголовное дело о публичном оправдании терроризма против Родиной и постановил отправить ее на принудительное лечение. Родина также написала своим корреспондентам, что с момента ареста в марте ей не присылали вещи и еду с неволи, а ее дочь стала свидетелем стороны обвинения. Очевидно, что социальные сети публичных правозащитников, юристов и активистов подвергаются более пристальному мониторингу со стороны силовых структур, в связи с чем им проще стать фигурантами административных или же уголовных дел.

В некоторых случаях инициаторами репрессий против правозащитников можно назвать скорее корпорации, нежели правозащитные органы. Безусловно, государство выступает здесь в качестве основного актора преследования, но и корпорация в таком случае преследует собственные интересы, лежащие в экономической и политической плоскостях. Здесь особенно выделяются социально-экологические права, при защите которых часто приходится конфликтовать с крупными интересантами:

— Мне кажется, большому количеству людей в России кажется, что классическая правозащитная повестка — политическая и опасная, а экологическая — это нет. Но там, где происходит реально конфликт интересантов, интересов, экологическая повестка, на мой взгляд, гораздо более политизирована, чем правозащитная.

В качестве примера можно привести случай 26 экоактивистов, большинство из которых — иностранные граждане. Они были задержаны в связи с мирной акцией активистов «Гринпис», подплывших в сентябре 2013 года на корабле Arctic Sunrise к нефтедобывающей платформе «Приразломная» в Печорском море, протестуя против разработки нефтегазовых месторождений на арктическом шельфе. Корабль был принудительно остановлен, а все находившиеся на борту задержаны и обвинены в пиратстве; позднее обвинение было переквалифицировано на статью о хулиганстве. Несмотря на то, что в декабре 2013 года все фигуранты дела были амнистированы, произошедшее сильно повлияло на деятельность экозащитников и их восприятие опасности.

Согласно данным ОВД-Инфо, начиная с 2011 года правозащитники, юристы и работники НКО фигурантами уголовного политического преследования становились в 160 случаях; из них лишь более половины находятся сейчас в заключении. Стоит отметить, что с поправкой на сдвиг освещаемых в медиа дел в сторону более «политических», таких случаев может оказаться много больше.

Бюрократическое препятствование работе

На онлайн-конференции, посвященной проблемам адвокатуры, участники поделились результатами закрытого опроса адвокатов, согласно которым около половины адвокатов сталкивались с нарушениями своих профессиональных прав. В качестве наиболее частых видов нарушений называли недопуск адвокатов к доверителям в отделах полиции и других органах, особенно во время следственных действий и задержаний; проведение обысков без решения суда, а также осмотр адвокатов при входе в суды; «двойную защиту», когда помимо адвоката по соглашению к подзащитному также приводят адвоката по назначению, который часто преследует интересы обвинения, и другие. Упоминали и применение к адвокатам физической силы.

Практики давления различаются от региона к региону. Так, наши респонденты жаловались, что в Центральном регионе к подзащитным в СИЗО часто не пускают представителей, если те не являются адвокатами, даже при наличии постановления суда, а в иных случаях подзащитных прячут либо заставляют отказываться от работы с защитниками. Те же проблемы возникают и в регионах Кавказа:

— Коллега поехал в Чечню в воскресенье, в понедельник он уже столкнулся с тем, что его там куда-то не пускали. Вообще там, где мы как представители потерпевших ведем в суде, суд нам рад, потому что с нами процесс идет проще, а тут ты приехал в Чечню что-то раскачивать, и тебе там не рады.

В условиях дефицита ресурсов отсутствие адвокатского статуса часто становится проблемой для помощи подзащитным: 

— Не так давно была ситуация, когда задержали и дали административный арест этому парню в Барнауле. И я готова была взяться за его дело, потому что я все равно ездила в Барнаул по другим делам. Но я не смогла подать жалобу. Потому что он сидит, у меня нет доверенности от него, а это может сделать только человек с адвокатскими корочками, который просто возьмет и выпишет себе ордер, сам себе выпишет. Мне кажется, это какая-то дискриминация юристов без адвокатского статуса.

Бюрократические проволочки могут проявляться не только при ведении дел в суде, но и в других сферах правозащитной работы, — в первую очередь, в просвещении. Многие наши респонденты упоминали необходимость тратить ресурсы на бесконечные выяснения того, что на сегодняшний день запрещено публиковать. Ошибки приводят не только к блокировкам материалов проекта, но и к потенциальным рискам для тех, кто их читает. Часто требования Роскомнадзора выглядят абсурдными, но их обработка все равно требует дополнительной работы:

— Месяц назад нам заблокировал сайт Роскомнадзор, потому что у нас было про VPN написано во вкладке о помогающих организациях. И вот мы сейчас обсуждаем — писать ли нам три буквы, в смысле VPN, или как-то по-другому это называть. У нас сейчас некие дебаты по этому поводу. С одной стороны, хочется все-таки начать удерживать рамку и совсем не сползать в… в этот новый эзопов язык, да? С другой стороны, хочется, чтобы люди, ну, активисты, могли продолжать нас читать и репостить нас. 

Состояние адвокатуры

— Если мы берем пример Беларуси, как там схлопывался правозащитный сектор, по сути, примерно так же схлопывается он и у нас сейчас. И долгое время именно адвокатура там оставалась более или менее островком свободы работы юристов.

Мнения наших респондентов по поводу адвокатского статуса разделились. Кто-то, как в цитате выше, видит в нём источник дополнительных прав и «островок свободы», а кого-то пугает чрезмерный контроль адвокатских палат, о которых говорят как о зависимых от властей. Адвокаты, получившие статус «иноагента», обычно лишаются адвокатского статуса решением своей палаты по надуманным причинам: так, «иноагента» Михаила Беньяша лишили адвокатского статуса якобы из-за оскорбительных высказываний, нарушающих адвокатскую этику. В интервью изданию «Слово защите» Беньяш критиковал участие в его дисциплинарном процессе представителя Минюста, а также отсутствие в таких делах процессуального права, регламента.

В тех случаях, когда адвокатские палаты не являются акторами давления, они могут не предоставлять своим членам никакой защиты или не демонстрировать корпоративной солидарности — например, адвокат Дмитрий Сотников подвергся насилию со стороны правоохранителей в 2019 году и до сих пор ждет заключения комиссии своей палаты о защите его профессиональных прав. Не становится адвокатская корпорация и площадкой для цеховой солидарности: после начала дела против адвокатов Навального Вадима Кобзева, Алексея Липцера и Игоря Сергунина многие рассчитывали на адвокатскую забастовку, однако её не произошло: политические дела пугают «обычных адвокатов» и поляризуют дискуссию, как это было видно из наблюдений за онлайн-конференциями адвокатов.

Приведем критическую оценку деятельности Федеральной палаты адвокатов (ФПА), в которой один из респондентов описывает систематическое несоответствие этого института проблемам, которые государство создает для защитников:

— Это примерно вот как история с ФПАшниками, которым много раз говорилось, в течение десятилетий, о том, что они должны не просто активную, но проактивную позицию занимать. Они должны постоянно заниматься адвокацией, либерализацией законодательства, должны выражать свои опасения по поводу того, что либерализации этой не происходит. Но, нет, это просто люди, которые крадут наши деньги и по сути больше они низачем не нужны. Я всегда уважал Генри Марковича Резника за то, что он умеет красиво говорить и излагать сложные вещи простым языком. А потом, когда один раз случилось, с Беньяшем, он промолчал. Второй раз случилось с  Димой Сотниковым — тоже ничего не произошло. Ну и когда нужно было просто объявлять адвокатскую забастовку, всем говорить, что «все, ребята, вы нас достали, мы просто сейчас объясним, что так делать нельзя». Можно было сделать вообще без проблем. Необязательно во всероссийском формате, можно было придумать такую конструкцию, по которой, допустим, провинившийся отдел полиции лишается на какое-то определенное время адвокатских услуг по назначению.Они бы как миленькие приползли просто на коленях к палате, и принимали бы меры, чтобы больше такого никогда не было. Но нет, они просто все взяли и про***ли.

Даже в тех редких случаях, когда корпорация объединяется, ей редко удается добиться отката в давлении. Так случилось в случае с адвокаткой Дианой Ципиновой, которую вместе с еще одним адвокатом не пустили к подзащитному в ОМВД, затем затащили внутрь, заключили в наручники и угрожали сексуализированным насилием. После того, как Ципинова попыталась добиться возбуждения дела о превышении полицейскими полномочий, ее саму обвинили в насилии по отношению к сотрудникам. Несмотря на участие ФПА в защите Ципиновой, кассационный суд отменил для нее оправдательный приговор.

В ближайшее время давление на адвокатуру, как полагают наши респонденты, должно усилиться:

— Сейчас принимают закон, который немножечко ограничит адвокатуру, да. Больше и надзорные функции Минюста, [вводится] срок действия удостоверений, которые раньше были бессрочными и так далее, и так далее.

Кроме того, как уже было сказано в главе, описывающей законодательное регулирование адвокатской деятельности, адвокатский статус делает защитника более видимым для правоохранительной системы, что на практике может означать более суровое наказание или непременное заключение под стражу до решения суда.

Обыски и допросы

— У меня нет дверного звонка, и когда какая-нибудь проверка газа стучится в двери, у меня замирает сердце, потому что я думаю, что, вот, наверное, товарищи пришли с обыском. И понятно, что в таком напряжении живешь все равно. Или когда видишь сотрудников полиции, которые заходят в твой подъезд, и думаешь: не по твою ли душу они пришли.

Согласно свидетельствам наших респондентов, через некоторое время после начала войны такие формы давления на правозащиту, как обыски, осмотры и допросы, стали происходить намного чаще. Сотрудники ФСБ пытаются допрашивать их, стремясь «выбить» защиту из дела, чтобы иметь больше рычагов воздействия на подзащитных, или же, напротив, угрожают самим правозащитникам. Другая практика военного времени — давление на защитника, связанное с невозможностью дотянуться до подзащитного-активиста, который уехал за пределы России:

— Проблема всех подобного рода дел в том, что фигурант у них сидит за границей, и все первичные действия они провели, какие могли. А дальше они не знают, чем заняться и как хотя бы раз в несколько месяцев показывать, что они работу по этому делу ведут, в первую очередь руководству. А чего вы там делаете? Ну, понятно, что N из-за границы они никогда не заполучат. Связаться с органами какими-то Интерпола и так далее — это невозможно сейчас. А чего-то надо делать, чего бы такое сделать? Значит, они стали использовать это дело как повод покошмарить каких-то еще оставшихся здесь людей, вот. И в августе прошлого года они берут и в рамках этого дела проводят обыски у нескольких правозащитников, которых они представляют свидетелями по делу. И приезжают ко мне по месту регистрации и устраивают небольшой трэш.

В некоторых случаях обыски правозащитников проводятся и на культурно-просветительских мероприятиях. Так, одна из респонденток рассказывала о случае, когда полицейские выехали с обыском в театр, где показывали спектакль, посвященный правозащитной работе, «с собаками», но запутались и приехали по неправильному адресу. Необходимость существовать в постоянной неопределенности, в ожидании обысков и допросов, в том числе, в связи с делами из прошлого, — один из факторов профессионального выгорания, о котором можно подробнее прочесть в главе «Последствия давления».

Мультипликация рисков

— Система периодически посылает сигналы того, что-то, что было раньше допустимо, перестает быть допустимым. Арест адвокатов Навального, например, был таким сигналом, что сейчас даже простая правозащитная, юридическая деятельность становится небезопасной. Ну, я-то в каком-то смысле ведь еще более под ударом могу находиться, потому что адвокаты Навального не были политиками и не участвовали в его структурах. И так далее. А я был юристом штаба… И пусть это не очень публичная деятельность, но есть несколько моментов, когда это зафиксировано.

Риски правозащитников повышаются в тех случаях, когда они имеют опыт участия в политической или другой общественной деятельности, а также когда человек совмещает разные профили правозащиты. Некоторые активисты попадают в заключение не за профессиональную деятельность, а по делу о «фейках» или «дискредитации армии»: около 33% всех случаев преследования правозащитников связано именно с антивоенными акциями протеста или высказываниями в соцсетях.

В целом больше всего рисков респонденты сейчас видят именно в публичности, и если раньше считалось, что информация защищает, то после 2022 года число несогласных с этим стало сильно расти. Даже огласка в международных органах, например в ООН, может привести к ухудшению положения людей «на земле»:

— Если раньше я была готова к публикации того, что я делаю, какая я молодец, то сейчас я чаще говорю, что ну, вот вы, конечно, опубликуйте о том, что дело прекратили, но защитника не упоминайте. Не надо создавать какую-то взаимосвязь. А однажды, не так давно, я защищала человека, который выходил там в годовщину войны, что, в общем-то, дата была 24.02.2024. И ОВД-Инфо опубликовали новость, что защитница такая-то передала, что человека задержали в связи с годовщиной полномасштабного вторжения в Украину. Все ключевые слова рядом. А я же, я же здесь. Я, во-первых, такого не говорила. Во-вторых, ну, так нельзя публиковать, потому что это значит, что меня можно тоже за это [привлечь]…

Внесудебное давление на правозащитников

Физические атаки и слежка

Давление на правозащитников не ограничивается правовыми инструментами и в случае работы «на земле» может доходить до прямых угроз физическому здоровью и жизни. Так, уже упомянутый Михаил Беньяш в 2018 году находился на пути к задержанным на акции против пенсионной реформы, когда его на улице остановили люди в штатском, избили и отвезли в УВД. Позже в больнице Беньяшу диагностировали ссадины на лице, руках, шее, скуле и челюсти, кровоизлияние в левую барабанную перепонку и травматический отит.

Другого юриста, Руслана Артамонова, заподозрили в стрельбе из автомата Калашникова с балкона в 2023 году. По его словам, в ОВД его избивали и требовали подписать некие документы; позднее в больнице ему диагностировали закрытый перелом восьмого ребра справа, ушибы и ссадины головы, лица, живота, кистей и коленей, а также кровоподтёки на кистях и коленях. В полиции объяснили происхождение травм тем, что юрист «сам избил себя в отделе». Артамонов связал преследование со своей профессиональной деятельностью. Как утверждает его жена, в 2022 году юрист помог добиться выплат зарплат рабочим одного из заводов-банкротов в Орловской области. После этого Артамонову стали угрожать неизвестные из силовых структур.  

Ситуации физического насилия, особенно при попытке вести нормальную работу, помимо прочего, дезориентируют защитника и выводят из борьбы. Вот что рассказывает одна из наших респонденток, столкнувшаяся с избиением:

— Я на самом деле была готова ко всему, что плюс-минус связано с какими-то методами борьбы законными хотя бы с виду. То есть, не знаю, задержание сотрудником полиции по надуманным причинам. Отстранение меня через суд. Ну, любые какие-то методы. Но о том, что будет именно насилие… То есть я слышала, что там кого-то кормят какими-то пирожками [отравленными], что очень много разных всяких изощренных методов. Но о том, что метод насилия будет применен — естественно, это уму было непостижимо.

Помимо непосредственного насилия, правозащитников физически преследуют правоохранители или же иные акторы, не наделенные юридическими полномочиями, но преследующие интересы государства и осуществляющие наружное наблюдение:

— Я не очень себя чувствую, конечно, в безопасности. У меня как раз в 22-м году были чудовищные совершенно съемки НТВ и совершенно чудовищный визит в лес в выходные ко мне от сотрудника [силовой службы]. Но как только я перестала быть директором, они все отвалились.

Угрозы и травля

В сочетании с прямым физическим насилием и репрессиями по отношению к правозащитникам, о котором быстро становится известно в сообществе, правоохранители и другие властные акторы применяют и угрозы: посадить, убить, «встретить кирпичиком», уничтожить репутацию и проч. 

Организуют и травлю: коллективное написание заявлений в полицию и прокуратуру, срыв мероприятий, кибербуллинг и деанонимизацию. 

— На нас же регулярно пишут жалобы всякие прекрасные люди. У нас прямо уже можно это собирать. Известная эта Анна, которая на все жалобы доносы пишет, писала и на меня писала. Этот Слуцкий писал, Луговой писал. Они еще на нас так посматривают, вроде совсем уже неприлично гнать на организацию, которая помогает женщинам. Но они это сделают рано или поздно. Мы это понимаем. Это же вопрос времени. Тем более что мы постоянно выступаем все-таки с антимилитаристской позицией.

Борьба с неудобными мнениями может происходить и на работе. Многие респонденты рассказывали о том, что не могут пройти проверки при трудоустройстве, а также что их самих или их супругов увольняли с работы из-за отказа отвечать на вопросы о «подозрительных командировках» и других проявлениях правозащитной работы.

Огосударствление 

Один из способов государства бороться с правозащитой — подходить ко всем проблемам исключительно формально, на словах удовлетворяя претензии защитников, но по сути ничего не меняя — то есть, говоря словами наших респондентов, «удушить диалогом», «мусолить проблему».

Часто реальные правозащитники вытесняются или подменяются «правильными», государственными. Среди таких псевдоправозащитных организаций нередко называют близкие к МВД правозащитные организации, чьи контакты висят в отделах полиции, а также общественные наблюдательные комиссии в в местах лишения свободы и Совета по правам человека при Президенте РФ в их нынешних составах. То же происходит со сферой НКО:

— Экологическая доктрина, какие-то декларирования с больших политических трибун разных экологических интересов могут быть поводом для вливания денег в область. И разные квазиэкологические организации, так называемые ГОНГО, то есть организованные государством НКО, их создают как попытку замещения реального экологического сообщества, движения таким, которое будет заниматься чем-то не критическим, не политической природоохраной.

Помимо всего прочего, «ряженые» правозащитники препятствуют выстраиванию коммуникации с иностранными партнерами по экстренным вопросам эвакуации и предоставлению гуманитарных виз, так как они всячески саботируют процессы и отвлекают внимание на себя. 

Выхолащивание

Связанная с огосударствлением форма давления — выхолащивание процесса, отбраковывание настоящей правозащитной работы как чего-то неуместного в судебном конвейере. Противостоять таким мягким формам давления оказывается не так просто, так как они действуют незаметно:

— Очень часто такое отношение, и не у меня одной, у моих коллег, которые все тонко чувствуют тоже, что как будто адвокат — как палка в колесе в этой системе. Там сильно не рады, когда приходит не какой-то адвокат по назначению, который беспрекословно им все документы подпишет, а кто-то приходит, кто «Дайте мне поговорить с доверителем, без ограничения по времени». И сразу все закатывают глаза, что, вот, мы здесь до ночи сядем. Ну, очень неприятно себя ощущать каким-то лишним, каким-то мешающим работать. Хотя, казалось бы, ты просто пытаешься сделать то, для чего ты здесь и нужен, сделать так, чтобы максимально всё было в интересах доверителя. А как это сделать, если с ним там часами не поговорить, если не заявить там всех возможных ходатайств, всех, кого можно допросить? Я честно не понимаю. Поэтому ты себя в этой системе ощущаешь лишним.

Изолирование и стигматизация

Участие в правозащитной деятельности часто приводит людей к социальной изоляции. Иногда дело напрямую в том, что коллеги были вынуждены уехать, рядом не остается единомышленников, и человек чувствует себя брошенным. В других же случаях отстраняются люди, которые не имеют отношения к правозащите — семья, друзья, близкие. Часто можно услышать в интервью, что с ними «не то чтобы конфликт, просто они все отвалились».

Такое же разделение происходит и в профессиональной сфере. Как в адвокатском сообществе многие высказываются в том духе, что «нужно кормить семью, а не лезть в политику», так же происходит и в некоммерческих организациях, занимающихся социальными правами. Поскольку правозащита воспринимается представителями таких организаций как нечто политизированное и потому опасное, сами они избегают причислять себя к правозащитникам, даже если работают в правозащитной рамке. В результате такие важные аспекты правозащитной работы, как быстрая передача кейса от одной организации к другой, обмен опытом и ресурсами и совместная международная адвокация оказываются затруднены.

При контакте с правоохранительными органами особое отношение к правозащитникам также чувствуется. Респонденты говорят о том, что само слово «правозащита» раздражает сотрудников полиции и ФСБ. Тем более это касается случаев, когда имя правозащитника попадает в какие-то списки:

— Я пересекаю границу только в Белоруссии, чтобы лишний раз российские пограничники не видели мой паспорт. Когда они видят мой паспорт, у них бледнеет лицо, они начинают кому-то звонить, они начинают все это сканировать.

Санкции и давление внероссийских акторов

Мы уже отмечали выше, что российские государственные органы — не единственные акторы давления на правозащитников. Отметим также, что в некоторых случаях российские спецслужбы делегируют репрессивные задачи коллегам из других стран: Казахстана, Грузии, Сербии.

— За нашей группой велась слежка по заказу российских властей спецслужбами Сербии, а я был в этой группе единственным человеком, который, в общем, эту слежку засек.

Кроме того, иногда противодействующие правозащитникам акторы в разных странах объединяют усилия: особенно это касается коллективных прав, связанных с неравенством и действиями крупных корпораций:

— Опять же мы там не гарантируем никому, что можно добиться успеха, этого сейчас нельзя гарантировать в принципе нигде. В Европе с экологическими активистами тоже происходит много разного. Если посмотреть на другие страны, например, законодательство о митингах в Великобритании, которое адаптировали из-за климатических активистов, или та же Германия, Франция, где происходит давление на экологические организации, в общем тоже похожая картина… Когда вопрос касается экономических интересов, то все происходит по-другому, в том числе и в европейских странах.

Таким образом, мировые тенденции свидетельствуют о значительном ухудшении ситуации с правами человека, и это происходит не только в авторитарных странах, но также и в тех, которые относятся к демократическим.  

Другая проблема, появившаяся вместе с войной, — это усложнение деятельности правозащитников, либо же дополнительные барьеры в помощи с эвакуацией российских правозащитников, вызванные деятельностью спецслужб принимающих стран — в первую очередь, в странах Балтии. Многие стали сталкиваться с отказом во въезде или же не могли получить визу, подвергались угрозам или административному преследованию со стороны властей — словом, это приводит к проблеме двойной стигматизации, когда правозащитник нигде не чувствует себя полностью в безопасности и не способен продолжать свою профессиональную деятельность.

Помимо этого, отдельного упоминания также стоят и бюрократические неурядицы. Многие респонденты, находящиеся в вынужденной эмиграции, говорили о проблемах с местными властями — от лишения легального статуса для самого защитника либо его родственников до заключения под стражу в результате ошибки при прохождении анкетирования, обязательного для прибывших из России людей. Особенно тяжело воспринимается непредсказуемость и избирательность решений, которые принимают местные власти относительно правозащитников: «кого-то это касается, а кого-то нет, а по каким критериям — не ясно». Говорили и о ситуациях, когда все решения по поводу рассмотрения дел эмигрантов из России рассматривает фактически одно лицо, что создает большое пространство для дискриминации.

То же относится и к получению виз для посещения правозащитниками мероприятий и даже прохождения пограничного контроля, о котором говорят, что он становится со временем все тяжелее. 

— Если что-то действительно нужно сделать — так это попытаться обеспечить более дружественный интерфейс для деятельности правозащитной, которая ведется применительно к России за пределами России. Тут достаточно много проблем: визы, счета, транзакции. Когда ты имеешь дело именно с Россией, какие-то платежи осуществлять — это особенно затруднительно. Нет по-прежнему никаких решений, которые позволяли бы иначе относиться к российским НКО, чем к потенциальным торговцам оружием.

Последствия давления 

Влияние на ресурсы и сообщество

Последствия давления — это не только невозможность выиграть дело в суде или личные риски, но и нарушение выстроенных рабочих процессов, потеря (или неполучение) важных ресурсов и возможностей. Выключение задержанных и заключенных из работы, изъятие техники и арест счетов — все это может не просто на время выбить организацию из колеи, но и привести к ее ликвидации. То же относится и к правозащитным юристам с частной практикой:

— Хорошие ребята в погонах проводили некоторые следственные действия и забрали у меня ноутбук, сволочи, а на нем была встроена веб-камера, и я вот сейчас пользуюсь другим ноутбуком, подешевле, попроще. И в нем, к сожалению, камеры нет. Так что вот, только могу разговаривать без видео.

Мы уже писали про необходимость удовлетворять требованиям Роскомнадзора, чтобы избежать блокировок; отметим также, что эти требования нужно выполнять в течение 24 часов, что часто приводит к ситуации, когда материалы нужно экстренно скрывать в праздничные дни и нерабочее время. То же касается и необходимости мониторить новое законодательство и решения суда: у небольших правозащитных инициатив может просто не хватать ресурсов на такую работу.

Другая проблема связана с поиском новых кадров. Так, после закрытия просветительских инициатив набор правозащитников из представителей молодых поколений стал существенной проблемой: людям просто неоткуда узнать о том, что такое правозащита. Со статусом «иноагента» поиск сотрудников становится еще сложнее: нельзя разместить обычную вакансию на бирже труда, «это два месяца нервов и достаточно скудный результат». 

Возможно, наиболее болезненная для правозащитного сообщества проблема связана с невозможностью открытой коммуникации — как внутри сообщества, так и снаружи. Разумеется, это касается и коммуникации с государством. В цитате ниже респондентка говорит о двойной проблеме: с одной стороны, невозможность для правозащитников открыто заявлять о себе в публичном поле, а с другой — требования большинства доноров правозащитной деятельности это делать:

— Если вы, например, пишете, «мы готовим такую законодательную инициативу, и этим занимается организация, признанная иноагентом». Вот об этом написало миллион, значит, СМИ. Ну и всё. И не будет никакой законодательной инициативы. До свидания! Можно этим не заниматься больше. Поэтому критерии доноров должны, мне кажется, измениться в части отчётности. Не требовать пиара там, где он вредит результату.

Необходимость снижения рисков замедляет коммуникацию внутри — даже в том случае, когда люди знакомы «через одно рукопожатие». Необходима цепочка верификаций:

— Когда у меня есть какой-то запрос, я обращаюсь даже к людям, которые со мной лично не знакомы, и тогда я говорю, кто мне дал контакты, они этого человека знают. С тобой, в основном, не будут разговаривать, если ты не напишешь, кто тебе дал контакт, потому что это опасно, что придет товарищ майор. Ну, в таких реалиях, к сожалению, мы сейчас находимся. И то сначала спрашивают человека, который дал контакты, потом уже с тобой начинают разговаривать.

Что касается публичной коммуникации, то правозащитники сталкиваются не только с затруднениями адвокационной работы и фандрайзинга, но и с тем, что их деятельность остается невидимой, а потому как будто бы ненужной, бесполезной:

— Да, то есть война и вот эта необходимость быть в подполье так называемом привела к тому, что рушатся связи между правозащитниками и просто людьми. И когда ты работаешь без того, чтобы рассказывать об этом обществу, то это большой как бы вопрос в осмысленности такой работы, в ее эффективности. И раньше, вот если можно было собрать донаты на какой-то проект, то сейчас это сложно, потому что если ты не можешь о нем рассказать, ты не можешь собрать донаты и ты не можешь привлечь волонтеров, да? И эффективность катастрофически падает от того, что ты делаешь. И люди, как бы, про тебя начинают забывать, что тоже плохо. И это очень, это очень тяжело.

Наконец, разъединены оказываются «уехавшие» и «оставшиеся» правозащитники. Из-за невозможности публичного высказывания для тех, кто в России, их соратники в эмиграции могут считать, что в России «никого не осталось»; с другой стороны, тем, кто остался, не всегда удается артикулированно донести до тех, кто хочет помогать из-за рубежа, изменения в ситуации. Те, кто выехал, теряют привычные практики работы, но получают возможность рефлексии долгосрочных целей; те же, кто остался, перестают верить в глобальные цели и концентрируются на практиках. Однако вместо того, чтобы разделять обязанности и пользоваться сильными сторонами друг друга, из-за недостатка доверия часто коммуникацию не удается осуществить вовсе.

Снижение жизненных шансов 

Подвергнуться государственному давлению — значит надолго или навсегда потерять те или иные жизненные шансы или привычный уровень жизни. Находясь в заключении или тяжело переживая обыски и допросы, правозащитники теряют физическое и психологическое здоровье, на восстановление которых у них часто может не быть ресурсов. Покинуть сферу правозащиты часто люди тоже оказываются не в силах, объясняя это кто долгом, кто «банальной адреналиновой наркоманией». 

Из-за репрессий правозащитникам часто приходится экстренно эмигрировать из страны, что неизбежно приводит к колоссальным личным изменениям: люди теряют привычное место обитания, круг общения, иногда и постоянный контакт с близкими людьми. Что же касается бытовых условий жизни, то они могут значительно ухудшиться в эмиграции. Часто люди продолжают получать деньги за свою работу в рублях, либо теряют заработок вовсе, и выжить за границей становится совсем сложно. Ниже описана ситуация правозащитницы, которая столкнулась и с финансовыми, и с медицинскими проблемами в эмиграции:

— Помимо того, что нужна помощь в эвакуации, и мы периодически с разными командами в этом вопросе сотрудничаем, нужна помощь в поддержке в первые месяцы после эвакуации. Ну, потому что вот тогда трешак и начинается. Вот, и у нас сейчас есть кейсы, где страшно нужна поддержка. Вот человек, который недавно выехал, у нее куча заболеваний, с которыми надо помогать. И, в общем, она сидит сейчас в одной известной стране без средств, скажем так. И мы судорожно ищем ей какую-то поддержку после выезда. И могу сказать, что с этим всё очень тяжело. И энное количество фондов, уже к которым мы обращались, мы получили или отказы, или игнор. И мы очень активно сейчас ищем, по крайней мере, для одной правозащитницы выехавшей, ну, собственно, финансовую, как минимум, поддержку. Или, может быть, ты знаешь какие-то релакс-программы, на которые можно податься? Очень рада информации, потому что там все очень тяжело сейчас. Потому что шелтеры заканчиваются, а что делать дальше, вообще не понятно.

При этом часть активистов вывозит семью за рубеж для того, чтобы уберечь от давления, но сами продолжают ездить в Россию по работе. Это накладывает дополнительную нагрузку на бюджет семьи, на материальное положение и, главное, на семейные отношения:

— Ну, я уже подпривыкла, конечно, но первый год было сложновато, потому что у меня ребенок маленький, ребенку пять лет. И, конечно, расставание на три недели с таким маленьким ребенком — это для него не окей. И мне тоже тяжело. Но постепенно все уже более-менее привыкли к этой ситуации. Ну, сложно, конечно, сложно, но я уже научилась жить на два дома. 

Еще одна проблема эмигрировавших правозащитников — это то, что их личная безопасность сильно зависит от организаций, в которых они работают. Высокий уровень рабочей нагрузки не позволяет им расширять свой профиль работы и в целом адаптироваться к новым жизненным условиям, так что они считают невозможным, например, трудоустроиться в не связанную с российской спецификой правозащитную или иную организацию. Кому-то приходится возвращаться в Россию, несмотря на все риски: выжить за границей просто не получается; кто-то остается, но говорит о низкой финансовой безопасности и полной зависимости от решений своих работодателей.

Наших респондентов, остающихся в России, проблемы финансов и трудоустройства волнуют несколько меньше, чем тех, кто уехал, однако и здесь проблемы могут представлять как поиск финансирования для своей деятельности, так и необходимость оплачивать крупные штрафы по административным делам. Кроме того, поскольку финансовые операции с организациями, обладающими негативными статусами, стали рискованными, некоторые выбирают работу на волонтерских началах, не получая оплату за свой труд.

Наконец, стоит отметить ненормированность рабочего графика, в котором происходит российская правозащитная работа, и эта тенденция лишь усиливается: количество нарушений прав человека растет, а количество работников — необязательно. Доходит до того, что активисты из небольших организаций практически не спят в страхе, что «ночью кто-то умрет». Многие респонденты также считают, что правоохранители намеренно планируют атаки на раннее утро или поздний вечер, на выходные и праздники — так, чтобы им никто не успел помешать.

— Всякий трешак часов в семь, восемь, девять случается. Поэтому всегда на связи. Вот, и подопечные же тоже не выбирают время, когда им писать свои рассказы. Выходные тоже номинальные, ну, то есть как бы ты с родственниками общаешься так же, как и с подопечными на выходных. Зарубежная правозащита живет как нормальные белые люди, она работает по графику. Поэтому наши дружественные фонды там — норвежские, скандинавские — были просто в ужасе от такой нашей работы, как вы так?! И все на месте! И никто не уходит! 

Интенсивность труда

В продолжение темы ненормированного графика стоит отметить, что у правозащитников не только растет количество работы, но и трансформируется ее качество. Во-первых, это касается необходимой скорости реагирования: «для того, чтобы быть более адекватными масштабам репрессий, мы ускоряем процессы». Во-вторых, возросло также и количество эмоционального труда — и так высокое для тех, в ком подзащитные видят не только правовую, но и эмоциональную опору. Так, многие защитники, говоря о том, что помогает им добиться успеха, упоминают об особом, дипломатичном подходе к общению с правоохранителями: «c одними побеседовал, с другими побеседовал, понял, что происходит, и от этого уже двигаюсь», но сохранять доброжелательность по отношению к тем, кто угрожает тебе и твоим ценностям, в ситуации войны и усиления репрессий, становится всё труднее. Как у всякого эмоционального труда, такая нагрузка имеет накопительный эффект, поэтому мы предполагаем, что всё большее число правозащитников столкнутся с выгоранием в близком будущем.

Вовлеченность в информационную повестку общественно-политических процессов также заставляет правозащитников «близко к сердцу» переживать репрессии по отношению даже к незнакомым людям, особенно в свете тяжелых политических условий последних лет:

— Когда пресс-релиз опубликовали о смерти Навального, я, как и многие, ждала, пока кто-то из его команды напишет, что все действительно так или не так. Ну, сильно шокировало происходившее после, когда не хотели отдавать тело матери. Я прямо живо представила ее и адвоката, горящих в этом бюрократическом аду. С этими отмазами следователей это все, конечно, ужасно, и власть себя дискредитировала, хотя, казалось бы, куда больше?

Кроме того, многие респонденты отмечали, что даже повседневная обстановка вокруг воспринимается не как нейтральная, а как враждебная, и отдельные эмоциональные силы требуются на то, чтобы концентрироваться на работе:

—  Безумно раздражает вся вот эта вот реклама, которая падает: «идем защищать своих», «присоединяйся к защитникам родины», которые просто из каждого утюга. И я только когда выезжаю за границу, понимаю, как сильно от этого устаешь. Здесь это как бы фоном не замечается. Но просто каждый день едешь в маршрутке, и часть внимания уходит на то, чтобы от этого абстрагироваться. 

Другой аспект нагрузки возникает из-за постоянной необходимости пересматривать свои ценности и совершать моральный выбор в ситуациях, где нет правильного ответа, иными словами в состоянии «общественной дезориентации». В условиях войны делать такой выбор особенно трудно:

— В правозащитном сообществе, которое так или иначе занимается помощью по военной и антивоенной теме, в начале войны был просто жуткий скандал по поводу того, помогать или нет людям, которые ушли на войну. И позиции в этом плане разошлись.То есть кто-то помогает, кто-то не помогает, потому что считает это неприемлемым, у меня просто свой взгляд на эту тему. Например, если человек ушел туда, вообще даже не думал ни о чем, вообще пустота в голове, то таким я помогаю.

— Наша организация не высказывается по поводу войны. Потому что она работает в России, и у нас нет какой-то активной критики войны, что, например, вызывает у меня, и вызывало в 2022 году, много вопросов. Какие-то организации избрали путь «всех вывезти, но как-то продолжать получать гранты, продолжать деятельность организации» — а продолжать непонятно как, учитывая, что здесь почти никого не осталось. Или наоборот. Например, моя организация, которая занимается самоцензурой, потому что видит свою самоцель в сохранении организации, что тоже достаточно спорно. Зачем нужна организация, которая сохранилась, но не имеет принципов или, скажем так, меняет эти принципы под ситуацию?

Говоря о смысле своей деятельности сегодня, респонденты чаще всего отвечают, что глобального смысла нет, или что он — в том, чтобы спасти как можно больше людей, «пока еще можно»; раньше они видели какие-то конструктивные горизонты для правозащиты. Эту моральную работу по поиску смысла приходится, так же, как профессиональную и эмоциональную, проделывать регулярно, почти ежедневно:

—  Очень много раз это менялось, особенно после начала войны. Когда каждый день приходилось придумывать смысл. Иначе вообще уже непонятно, как можно вообще опять идти в суд.

Профессиональная деформация и выгорание. Жизнь в неопределенности

В результате всего перечисленного в предыдущих параграфах главы многие правозащитники испытывают хроническое выгорание, чувствуют отсутствие сил и мотивации работать, а также профессиональную деформацию. 

— Я неделю выходил из этого состояния, после этих обысков и допросов. Ну правда. Это было тяжело. Я был размазанный, достаточно тяжелый, тяжелый. Это была депрессия. Они еще немножко за мной ходили. Я, как бывший мент, это вижу. Это неприятное чувство, когда всё время за тобой топают дебилы.

Одни говорят, что всегда «пребывают на стрёме», «на шухере», видят опасность во всём:

— Вы же все под колпаком там в России. Абсолютно на каждого ведется дело оперативного учета. Все коммуникации прослушиваются. Периодические точечные репрессии по отношению к правозащитникам делаются намеренно, специально. Сейчас все адвокаты, которые там работают, они все ушли просто в подполье. Кто-то в настолько сильное подполье ушел, что вынужден был соцсети свои отдать. Потому что ты ничего не можешь сказать. 

Другие — напротив, что перестали испытывать нормальное чувство страха, бояться чего бы то ни было, а о тюремном заключении говорят, что «многим бы было полезно»:

— Ну, я просто рассуждаю о тюремном опыте, потому что я уже отсидел. Мне, конечно, не хочется еще раз, но ничего страшного в этом нет. Опять же таки, там многие наши предшественники, в том числе и в правозащите, и в диссидентстве, я не знаю, и даже, кстати, многие адвокаты раньше тоже успели отсидеть. И это такая прям хорошая прививка от страха государства.

— Мне кажется, злее стали мы. Ну, как будто инстинкт самосохранения. Вот если он там был на 50%, он сейчас чуть-чуть снизился, лично у меня. Я просто к таким вещам типа посадки в тюрьму уже на стадии принятия и по-философски отношусь. Ну как бы и ОК.

Отдельно люди упоминают усталость от постоянного нахождения в неопределенности, невозможность планировать ни работу, ни жизнь:

— Никакой не то что уверенности в завтрашнем дне, вообще никаких этих… планов. Горизонт планирования очень небольшой. Вот я знаю, когда у меня назначены судебные дела, и на этом все.

В сочетании с ответственностью не только за собственную жизнь, но и за жизнь подзащитного, за свою организацию и за будущее страны, нехватка определенности ощущается особенно остро:

— Вообще само осознание того, что непонятно, сколько мы еще проработаем, сколько мы еще продержимся — все мы, включая правозащитных адвокатов, включая весь правозащитный проект. Как скоро нас всех схлопнут. Сколько мы с вами еще протянем, непонятно. И в какой момент захлопнется граница, так что мы останемся по какой-то из ее сторон? Вот это, наверное, самое сложное. Предугадать это крайне сложно, выстраивать процессы, которые, позволят нам работать из-за рубежа. Всем понятно, что мы стараемся что-то придумать так, чтобы, во-первых, и коллеги, которые уехали и не могут вернуться, были заняты, у них была профессия и они могли бы помогать. И с другой стороны, коллеги, которые остаются внутри страны, чтобы они не чувствовали себя совсем брошенными. А третье: все наши проекты правозащитные — это же, по сути, последнее, что держит хоть какие-то демократические институты в стране.

Рекомендации

Здесь приведен ряд рекомендаций, которые, с нашей точки зрения, помогут сделать деятельность правозащитников более безопасной и эффективной. Некоторые из них могут быть выполнены только при условии кооперации российских законодательных властей, то есть их можно будет применить лишь позднее, в период переходного правосудия; другие относятся к деятельности международных организаций, доноров российских правозащитных проектов, а также самих участников сообщества.

Отмена ряда репрессирующих статусов и законов

1. Статус иностранного агента должен быть отменен.
2. Статус нежелательной организации должен быть отменен.
3. Законодательство о противодействии экстремистской и террористической деятельности должно быть упразднено или существенно пересмотрено, так чтобы внесение организации в список было существенно строже регламентировано.
4. Законодательство, дискриминирующее права ЛГБТК+ персон, должно быть упразднено.
5. Все лица, подвергшиеся репрессиям в связи с использованием упраздненных законов и статусов, должны быть амнистированы, а также получить выплаты, компенсирующие потерю жизненных шансов в связи с репрессиями.
6. Лица, причастными к созданию и применению неправового законодательства, должны быть подвергнуты публичным судебным процессам, в результате которых виновные, помимо прочего, должны быть лишены права на определенную деятельность, включая занятие государственных должностей. Среди прочего, необходимы проверки и/или аудит деятельности адвокатских палат.

Введение статуса правозащитника и расширение прав

7. Необходимо ввести как российский, так и международный статус правозащитника. 
8. Лицам, имеющим статус правозащитника, следует предоставить право на упрощенный режим получения виз для посещения других стран. Им и их семьям следует предоставить возможность для срочной эвакуации, при необходимости — проводить информирование и тренинги на случай возникновения рисков их работы и безопасности. В критической ситуации правозащитники не должны тратить время на сбор документов и получение разрешений. 
9. Международным организациям, таким, как Frontline Defenders, следует возобновить долгосрочную поддержку российского правозащитного сектора. В ситуации высокой цены правозащитной деятельности сам факт сохранения правозащитных ценностей и работы нуждается в поощрении, поскольку влияет на институциональные условия в регионе в долгосрочной перспективе. 
10. Необходимо сформулировать прозрачную и инклюзивную методологию для выдачи российским правозащитникам международного правозащитного статуса — например, по результатам независимого правозащитного обучения либо по факту выполнения любых видов правозащитной работы, как на профессиональном, так и на низовом уровне, и распространяться на все сферы как индивидуальных, так и коллективных прав. К написанию методологии следует привлечь действующих российских правозащитников, представляющих как разные виды правозащитной деятельности, как разные регионы, так и идентичности.
11. Необходимо расширить права лиц, обладающих статусом правозащитника, в российских судебных процессах так, чтобы отсутствие адвокатского статуса не становилось препятствием к осуществлению правозащитной работы. Набор прав и обязанностей правозащитника в таких случаях необходимо сформулировать в результате публичной адвокатской, экспертной и активистской дискуссии.

Наделение ресурсами и поддержкой

12. Лица, имеющие статус правозащитника, должны иметь возможность претендовать на личные стипендии для правозащитников, не привязанные к месту работы и не требующие официальной регистрации деятельности.
13. В качестве системы оценивания деятельности правозащитных проектов и стипендиатов, помимо формальных достижений результатов в судебных процессах и других показателей, следует учитывать качественные показатели, такие как отзывы подзащитных и других представителей сообщества, а также вовлечение в правозащитную работу новых участников. Особенно это касается случаев, когда публичное ведение деятельности невозможно.
14. Необходимо расширять список получателей грантов и стипендий в сторону низовых, региональных, молодых инициатив; проектов, подвергающихся повышенному риску в связи с особо преследуемой сферой работы. Следует также поощрять вовлечение благополучателей правозащитной помощи в правозащитную работу и производство культуры ответственности у благополучателей — например, по примеру «равного консультирования».
15. Необходимо расширить ресурсную базу на медицинскую, психологическую и рекреационную поддержку для правозащитников, находящихся в состоянии выгорания. 
16. Следует увеличить поддержку правозащитных мероприятий, на которых различные представители сообщества смогут делиться результатами своей работы, согласовывать совместную деятельность, а также обмениваться опыт как с другими российскими, так и с иностранными правозащитниками. Также стоит поощрять крупные проекты делиться опытом и находить общий язык с менее опытными и «менее политизированными» инициативами.

Протоколы безопасности и эвакуации

17. Для правозащитников стоит разработать, обновлять и проводить периодические тренинги по следующим направлениям:
    1. Протокол действий и навыки минимизации конфликта в ситуации жесткого допроса, обыска, при прохождении пограничного контроля 
    2. Навыки самозащиты при столкновении с насилием, а также протокол действий после него
    3. Отработка сценария экстренной эвакуации в другой регион или страну
    4. Навыки базовой цифровой безопасности и протокол действия в случае возникновения угрозы взлома или прослушивания
    5. Навыки самопомощи в ситуациях аффекта, навыки психологической самодиагностики

Интеграция различных частей правозащитного сообщества

18. Правозащитным инициативам и активистам следует преодолевать различия в своем опыте и обмениваться опытом и ресурсами с представителями других направлений и форм работы.
19. Правозащитным инициативам и активистам, а также международным наблюдателям и союзникам необходимо рефлексировать российскую правозащитную деятельность в рамках интерсекциональной и деколониальной оптики, повышая внимание к недопредставленным инициативам: гендерным, этнокультурным, инициативам по защите коллективных прав и т. п.
20. Правозащитным организациям, являющимся работодателями, следует регулярно пересматривать возможности по созданию лучших условий труда для сотрудников во избежание выгорания.